Тексты анекдотов и сказок приводятся по следующим изданиям:
1)Сказки народов Югославии. М., 1984.
2)Волшебный камень. Молдавские сказки и предания. Кишинев, 1988.
3)Итальянские сказки. М., 1991.
После текстов в скобках указываются народ-автор, номер издания, из которого взят анекдот или сказка, и номера страниц издания, на которых содержится тот или иной текст.
Собаке собачья смерть.
Однажды поутру Джуфа отправился за сеном, но домой до наступления темноты он, понятно, не успел. Словом, когда он возвращался, была уже ночь, и дорогу освещала только луна, которая то исчезала в облаках, то снова выныривала.
Джуфа присел на камень и стал глазеть на луну, время от времени приговаривая:
— Выходи! Выходи!
А когда луна выходила:
— Спрячься! Спрячься!
А тут случись так, что возле самой дороги двое жуликов делили украденную тушу теленка. Когда они услыхали голос, который говорил: «Выходи» и «Спрячься», — они перепугались, думая, что это стражники, бросили свою добычу и дай бог ноги.
Джуфа, услышав топот, пошел взглянуть, что там такое происходит. Увидел разделанную тушу теленка, взял нож и принялся отрезать лучшие куски. Наполнив свой мешок, он отправился домой.
— Мама, открой-ка! — забарабанил Джуфа в дверь.
— Почему ты так поздно? — спросила мать.
— Пока тащил это мясо — наступила ночь. Продай его завтра, мне нужны деньги.
— Ладно, — говорит мать, — завтра, пока ты будешь на поле, я продам мясо.
На следующий вечер, когда Джуфа вернулся домой, он сразу спросил:
— Ну как? Продала?
— Да. Я поверила его в долг мухам.
— А когда они нам заплатят?
— Когда у них будут деньги.
Целую неделю Джуфа терпеливо ждал, что мухи принесут деньги. А когда увидел, что ждать бесполезно, отправился к судье.
— Господин судья, — обратился к нему Джуфа, — рассудите по совести. Я поверил мухам в долг мясо, а они и думать не думают об уплате.
Поразмыслив, судья ответил:
— Вот мое решение: как только увидишь муху, можешь, не задумываясь, ее убить.
Надо же случиться, что в этот самый миг на нос господина судьи уселась муха, и Джуфа так хватил ее кулаком, что чуть не отправил судью на тот свет. (итальянск., 3, с. 162-163).
Не так давно в одном бедном селе жил неимущий старик. Ничего-то у него за душой не было, кроме сына родного да козла безродного. В тоске и печали доживал бедняга свой век. Опостылела старику горькая его доля, и задумал он как-нибудь изменить свою жизнь. И так и этак в уме прикидывал и, наконец, решил, что обманным путем скорее всего удачи добьешься. А если уж и обман не поможет, — значит, и стараться не стоит.
В первую же пятницу спозаранку посылает старик своего сына на базар козла продавать и наказывает ему принести вырученные деньги да и козла домой пригнать.
Погнал малый козла на базар. А козел жирный, от покупателей просто отбою нет, знай цену набавляют! Один торговец всех побил, договорился с малым и деньги ему выложил, а парень сунул деньги в карман, козла вперед пустил и зашагал прочь с базара.
Окликает его торговец:
— Эй, милый человек! Отдай-ка мне козла, я сейчас домой пойду!
Вернулся парень и объясняет торговцу: отец, мол, велел и вырученные деньги принести с базара, и козла обратно пригнать.
Рассердился торговец:
— Брось чепуху молоть. Твой отец над моим кошельком не хозяин. Верни деньги либо козла отдай.
Пригорюнился парнишка. Стал раздумывать: «Как же мне теперь быть? Отец приказал и деньги ему принести, и козла пригнать, а торговец не соглашается. Что дороже: деньги или козел?»
Крепко призадумался, а потом решил вернуть торговцу деньги, а козла погнал вперед и домой зашагал. Приходит, а отец ему:
— Где деньги, сынок?
Перепугался малый, стал оправдываться:
— Никто не хотел деньги платить попусту. Уж я по-всякому им доказывал, что ты так велел, — ничего не помогло.
Усмехнулся отец и говорит сыну:
— Вот увидишь, в следующую пятницу я и деньги домой принесу, и козла приведу.
День за днем проходит, наступает пятница. Отправляется старик со своим козлом на базар. Приходит, а на базаре уже ни души. Растерялся старик, посмотрел по сторонам и направился к полковничьему дому, что стоял возле самого базара. А надо вам сказать, полковник был в отъезде. Подходит старик со своим козлом к дому и давай в дверь барабанить. А полковничиха решила, что это кадий или, может, какой чиновник, и отворила дверь. Старик со своим козлом и ввалился в дом. Увидела женщина старика с козлом, испугалась и закричала:
— Марш отсюда! Нечего мне тут вонь разводить!
А старик наплел полковничихе небылиц с три короба, просит корочку подать, — мол, до того изголодался, едва живот к спине не присох. Ну, думает полковничиха, свалилась беда на мою голову! Дала она старику хлеба, а время уже к вечеру близится. Старик уписывает хлеб за обе щеки, вдруг кто-то в дверь стучится. Вскочил старик и к полковничихе:
— Кто это в дверь стучится?
— Мой муж, — отвечает она.
— Куда же мне теперь деться? — запричитал старик.
— Молчи! — шепчет полковничиха. — Я сейчас лестницу приставлю, ты и полезай на чердак!
— А козла-то куда?
— С собой забирай, — шепчет ему полковничиха. — Не оставлять же его за моим мужем ухаживать!
Взвалил старик козла себе на плечи и потихоньку взобрался на чердак, забился под самую крышу и притаился.
Полковничиха между тем отворила дверь, смотрит, а к ней в гости кадий* пожаловал. Снял, по турецкому обычаю, вышитые туфли и уселся на подушку, а полковничиха возле него. За разговором не заметили, как стемнело. Вдруг кто-то в дверь стучится.
— Кто это? — всполошился кадий.
— Наверное, муж! — отвечает полковничиха.
— Куда же мне деться? — воскликнул кадий.
— Полезай на чердак, — отвечает полковничиха.
Взлетел кадий по лестнице — и в тот же закуток, где старик с козлом сидел. А старик как заорет:
— Куда лезешь! Задавишь моего козла! Убирайся отсюда!
— Молчи! — прикрикнул на него кадий. — Еще услышит полковник, тогда нам обоим не поздоровится!
А старик не унимается. Все равно, думает, хуже, чем теперь, мне жить не придется. А хочешь, кадий, рот мне заткнуть — платить не забудь! Кадий посулил старику домишко выделить, — лишь бы замолчал. А старик на своем стоит:
— Посулами сыт не будешь! Ты мне чистоганом подавай. Выкладывай сто дукатов — тогда замолчу!
Делать нечего. Отсчитал кадий сто дукатов и сунул старику. А тот дукаты в карман спрятал, бороду поглаживает и ухмыляется, — благо, темно кругом.
Полковничиха между тем отворила дверь — смотрит, перед ней муселим**. Вошел в дом и без дальних слов развалился на подушках, в точности как судья. Только разговорились они, вдруг слышат — в дверь стучатся. А муселим трусливый был, словно заяц. Не спрашивает — кто стучит, знай вопит:
— Куда бы спрятаться?
— Полезай на чердак! — крикнула ему полковничиха.
Вскарабкался муселим по лестнице живее кошки — и на чердак. А старик снова орет:
— Убирайся к дьяволу! Еще задавишь моего козла! Что тебе, чердак тесен, что ли?
— Тс-с-с! Замолчи, любезный! Полковник услышит!
— С какой же это стати мне молчать? Ты меня в покое никак оставить не хочешь, а я перед тобой — молчи?!
Ну, и попал муселим в переделку! Чует он, что дело пахнет хорошей взбучкой, и давай старика улещать. А старик на золотые дукаты разохотился, не желает пропустить удобный случай муселима обобрать. Стал вымогать у него деньги так же, как у кадия, да все наличными требует — соловья, мол, баснями не кормят.
А в дверь-то сам муфтий стучался. С ним все то же самое приключилось, что и с первыми двумя гостями. А за муфтием следом пожаловал мулла. И давай про божественное с полковничихой толковать, как вдруг кто-то постучал в дверь железным кольцом. Мулла сидит себе, как ни в чем не бывало. А полковничиха ему и говорит:
— Муж вернулся! Куда ты теперь денешься?
— Почем я знаю! — пробормотал мулла, а сам точно к полу прилип.
— Полезай на чердак, вот тебе лестница! — говорит ему полковничиха.
Мулла привык взбегать по лестнице на минарет в своей мечети — взлетел он на чердак, словно олень, и, на свою беду, бросился в тот самый закуток, где старик со своим козлом сидел. Увидел старик муллу и давай вопить, словно сумасшедший:
— Да что вы сегодня, взбесились, что ли, кобели проклятые? Тем-то еще простительно, а ты куда лезешь, святоша?
Мулла замахал на него рукой. Дескать — молчи! Да где ж старику в темноте разглядеть, какие знаки ему мулла подает, если он и днем не видит ничего! Заорал старик на муллу:
— Не смей моего козла пугать! Дорого поплатишься за это!
Мулла смекнул, куда клонит старик, и сунул ему несколько золотых монет, а старик спровадил муллу в дальний угол, к остальным гостям. Так и собралась вся братия на чердаке.
Полковничиха между тем отворила дверь, а на пороге и в самом деле ее муж. Возвратился он из поездки домой. Отдохнул немного с дороги, попросил есть, говорит жене, что у него три дня маковой росинки во рту не было. Полковничиха, как водится, изжарила мужу знатную яичницу. Только было начал полковник яичницей лакомиться, а старик с козлом возьми да и спрыгни с чердака. Полковник оторопел — не понимает, что такое в его доме делается.
— Не пугайся, господин, — говорит ему старик. — Я из села, не какое-нибудь страшилище!
— Ты что на моем чердаке позабыл, негодный влах? — закричал полковник.
— Я, господин, шел в суд! — отвечает старик.
— В какой такой суд? — гаркнул полковник. — Уж не на моем ли чердаке суд помещается?
— В том-то вся и суть, господин! И куда же мне было податься, как не на твой чердак? Там вся судебная братия собралась!
— Какая еще судебная братия?
— Да полезай наверх, увидишь! — говорит старик.
Взобрался полковник на чердак, а там и впрямь собрались муселим, кадий, муфтий и мулла. Уселся мулла в середке сборища, ноги скрестил, рукой бороду поглаживает да приговаривает:
— Ну, влах, ну, собачий сын, что он с нами сделал!
Согнал полковник всю судебную братию с чердака и на улицу выставил, да присоединил к ним и свою жену. С тех пор остался полковник соломенным вдовцом и по сей день ходит-бродит, подыскивает себе новую супругу.
У старика же и козел уцелел, и карманы деньгами набиты. Возвратился он домой, стал жить-поживать, и хоть сильно разбогател, а своим козлом дорожил больше всего на свете. (сербскохорватск., 1, с. 484-489).
* Кадий (казий) — судья у мусульманских народов.
** Муселим — судейский чиновник у турок.
Жил на свете один бедняк, безлошадный и безлемешный. Не было у него даже сохи, чтобы вспахать весной жалкую полосу земли. Пошел он к попу занять плуг и лошадь.
Поп был человек злой и жадный, но, так и быть, одолжил бедняку соху и кобылу с жеребенком.
Пахал бедняк далеко за полдень, к вечеру прилег на межу отдохнуть. А кобыла ушла в рощу попастись да так и сгинула. Проснулся бедняк — и следа нет.
— Эх ты, ворона! — говорит он себе. — Проспал лошадку! Жеребенок вот он, а кобылы нет.
Только подкову нашел на опушке.
Понял бедняк, что здесь волки в гостях побывали.
Ну, делать нечего, взвалил соху на плечи, взял жеребенка в повод и пошел домой.
Наутро приходит к попу, а поп только за молитву принялся.
— Господи помилуй, где моя кобыла?
— Так и так, батюшка, сожрали ее волки.
Батюшка разгневался.
— Ничего не хочу знать! Подай мне кобылу! Ты думаешь, она мне с неба свалилась? Тоже ведь деньги плачены.
— Не виноват я, — говорит бедняк.
А поп его за ворот:
— Пойдешь со мной в суд.
И, чтобы не сбежал покуда, запер его на звоннице.
Думает бедняк:
— Денег у меня, что вымя у коня, в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи. Чем с попом тягаться, спрыгну-ка я вниз. Утеку ли, разобьюсь ли — мне теперь все едино.
Смотрит, кругом никого, только ветер гудит в колоколах. Сиганул вниз, а там, на беду, пономарь стоял. Сломал ему бедняк шею. Запричитал пономарь, схватил бедняка за полу и тоже судом грозится.
Отслужил поп обедню, сели они в двуколку, поехали тягаться. Едут, едут, добрались до болота. А там тропинка такая узкая, что двум комарам не разлететься. Глядь — навстречу боярин в карете. Съехались и стали дышлом в дышло. Боярину дорогу уступить зазорно, а попу — тем более. К тому ж у него в двуколке пономарь скосоротился. Все-таки боярин подал вправо, а конь возьми и увязни в трясине.
Кому, скажите, вытаскивать? Боярин есть боярин, поп есть священнослужитель, а пономарь только бровями водит под лавкой. Взялся бедняк за дело. Тянет, потянет, насилу вытянул. Только хвост в руках остался. Поглядел боярин на бесхвостого коня, руками всплеснул, зубами заскрипел:
— Ну, голота, ты мне заплатишь. Едем в суд.
Шутки плохи. Развернули карету, поплелись все вместе. И все-то боярин шумит и бедняка точит, зачем, дескать, хвост у коня оторвал.
Явились в суд, принесли челобитную. Бедняк со страху подобрал здоровенный камень, сунул под полу и думает: засудит меня судья, дам-де ему этим камнем по башке, а там будь что будет.
Взошли в палату. Камень оттопыривает полу, и он его рукой придерживает, чтобы не выпал. А судья подумал, что это мошна с деньгами, и моргает бедняку, не бойся, мол, я тебя избавлю от наказания. Первым поп пошел. Судья спрашивает:
— Как было дело?
Поп говорит:
— Дал я ему кобылу с жеребенком для пахоты, а он бог знает что там с ней делал, только вот нет кобылы, один жеребенок остался. И теперь, - говорит, - пусть он вернет мне лошадку или заплатит сполна.
Судья к бедняку. А тот:
— Все правда, твоя светлость. Дал мне поп кобылку, отпустил я ее попастись, сожрали ее волки, но я тому не причинен и прошу мне присудить прощение и от платы освобождение.
А сам по камню ладонью хлопает. Судья обрадовался и говорит:
— Суд постановляет, что должно истцу отдать жеребенка на воспитание ответчику, пока не вырастет до полной силы, а тогда истец может получить его обратно взамен заеденной кобылы.
Задумался поп, не лучше ли оставить жеребенка при себе. Ведь покуда он подрастет, сколько с него доходу взять можно. Увел бедняка на улицу, дал ему денег, чтобы откупиться, и на том помирился с ним.
Вызвал судья пономаря:
— Ты с чем пришел?
— Беда стряслась, ваша мудрость. Этот вот человек прыгнул со звонницы и сломал мне шею. Так и так.
Судья снова к бедняку:
— Что ж ты так неосторожно?
Бедняк говорит:
— Батюшка запер меня, а сам убежал богу молиться. Я и подумал: спрыгну-ка я вниз. Утеку ли, разобьюсь ли - все едино. А тут и случись пономарь. У меня и в мыслях не было его калечить, и я от всей души прошу прощения.
Судья говорит пономарю:
— Знаешь что, теперь ты лезь на колокольню и сигай оттуда, а ответчика мы поставим так, что ты вполне можешь сломать ему шею.
Завздыхал скрюченный пономарь: как же ему прыгать, когда он и так на всю жизнь изувеченный. Дал бедняку отступного и на том помирился.
Пришла очередь боярина.
— Ваше степенство, ехал я по дороге, никого не трогал. Столкнулись мы с батюшкой, я повел вправо, а конь возьми и завязни. Этот человек взялся его вытащить целиком, а сам хвост оборвал.
Судья спрашивает бедняка:
— Как же это у тебя вышло?
Бедняк отвечает:
— Скотина погибала, а вытаскивать никто не хотел. Боярин и пальцем не шевельнул: как же, ведь он боярин. Поп и не поглядел: священнослужителю неприлично работать. А со сломанной шеи пономаря, сами видели, проку мало. Коня-то я спас, да вот хвост оборвался. Просим покорно прощения.
И опять камень поглаживает. Судья приговорил:
— В законе сказано, чтобы истец отдал коня ответчику, покуда оный ответчик не отрастит ему хвост.
Боярин вскинулся.
— Нет уж! Пусть конь остается у меня, а хвост как-нибудь сам вырастет.
Судья говорит:
— Закон менять нельзя. Миритесь, как хотите.
Боярин вывел бедняка на двор и тоже дал ему денег, лишь бы коня при себе оставить.
Когда все разошлись, судья позвал бедняка за расчетом.
— Показывай, что там у тебя под полой. Видишь, как я тебя выгородил.
А бедняк вытащил камень и говорит:
— Вот и все мои денежки. Кабы ты не судил по правде, зашиб бы я тебя этим камнем, и вся недолга.
Так и осталась правда за бедняком, а об этом суде с тех пор рассказывают сказки. (молдавск., 2, с. 356-358).
Пас Эро коров у кадия. В стаде ходила и его собственная корова. Как-то коровы подрались, и корова пастуха забодала хозяйскую корову. Эро побежал к кадию.
— Благородный эфенди! Твоя корова забодала мою.
— А кто виноват? Кто-нибудь их раздразнил, что ли?
— Нет, никто. Сами сцепились.
— Ну что ж! Скотину в суд не потащишь.
— Да нет, ты послушай, эфенди, что я говорю: моя корова забодала твою, — говорит Эро.
— А-а! Погоди, я погляжу в Коран. — И кадий потянулся за книгой. Но Эро схватил его за руку:
— Не смей! Раз ты о моей корове не смотрел в Коран, то и о своей нечего тебе смотреть. (сербскохорватск., 1, с. 531).
| ВВЕРХ
|