Созданная на территории Великого княжества Литовского, Русского, Жемоитского повесть о Мамаевом побоище, дошедшая до нашего времени в одном списке конца XVII века и только один раз (в 1959 г.) опубликованная в полном виде, является тем памятником средневековой письменности, благодаря которому можно не только получить представление о предыстории и ходе Куликовской битвы и понять, какое место победа объединенных сил православных князей Литовского и Московского государств над татарами занимала в сознании коренных жителей ВКЛ, но и познакомиться с особенностями языка последних. Именно в силу этой "многофункциональности" белорусская редакция повести, отличающаяся от более известных (в частности, своей уникальной структурой и тем, что содержит сведения о предшествовавших Мамаю татарских ханах и приписывает действия Ягайлы его отцу Ольгерду), и размещается в сети Интернет. Её полный текст приводится по малотиражному и потому давно ставшему библиографической редкостью изданию: Хрэстаматыя па старажытнай беларускай літаратуры. Мн., 1959, с. 125-143. Буква "ять" в тексте при подготовке его для размещения на данном сайте во всех случаях заменена на букву "е".
О выправе и выходе з Москвы князя Дмитрия на войну против царя татарского Мамая.
О знайденю раненаго князя Димитрия и о радости великой звитязства над татарами.
Батиий, царь татарский, яко повоевал всю землю рускую, польскую, венгерскую, пришовши в шести соть тысячах татар року 6745, которую орду татарскую Золотою названно. От того часу през лет полтараста князи рускии татаром голдовали, и цари татарскии, един по другом наступуючи, своих баскасковь, албо атамановь, то есть старост, над Русью постановляли, которыи, седячи в Руси, дань от Руси выбирали, судии судили и як хотели росказовали. От царей теж татарских и князи рускии стоновляны бывали, ажь року 6889 князи рускии, особливе Семион Иванович, князь Тверский, и Димитрей Ивановичь Семечин, великий князь Владимерский и Московский, своим мужеством и храброством татаров до конца побивши досконале зкинули з шии своей ярмо татарское и в першую пришли волность руского панованья.
Таким способом року 6865 Занабек, царь великий татарский, сын Азбековь, внук Батеевь в Заволской, в Перекопской и Крымской орде царьствовал, братовь своихь для лакомства панованя позабивал и в руских панствах зневолных мочь свою широко розширал. Той заставил на царстве сына Бердебека, который также дватцать родных своих братовь позабивал, абы ему в панстве не перешкожали, але и сам ледве две лети на царстве бывши, умерл. Сына тежь его Аскулпа, един мъсяць царствовавшого, Нар, другий царик, забил. Нара зась в рок потым Хидир забил. Року 6868, Хидира, сын его власный, замордовал. Але и той на царстве татарском, зле набытом, ледве седмь дний выбывши, от царя Темника Мамая был выгнанный и забитый року 6869.
Той безбожный царь Мамай, роспытавши у своих советников о Батеи, як землю рускую повоевал, князей позабивал, горады попустошил и под свою владзу подбил, сам той Мамай еще барзей научень от диявола, умыслил поити на рускую землю, мовячи: ижь я всю землю рускую борзей, нижь Батий, стустошу, толко яки лепшии и милшии городы себе оставлю, в которых буду зь своими татарами жити; не знаючи, злочестивый, же то все рука божия справуеть. О том зь своими нарядившися, собрал барзо великое войско татар, обецуючи им великии богатства рускии, перевезса через реку Волгу, не кажутчи своим и хлеба пахати, але на руский хлеб до сытости всем надеятися. Дошол устия реки Воронежи, распустил свою облаву.
Послышавши Олегь, князь резанский, ижь Мамай идеть на великого князя Дмитрия Ивановича московского Русь воевати и ночует на Воронежи, мало ума меючи, послал своего посла з великими подарками до Мамая, написавши такую грамоту: "Восточному царю волному Мамаю. Твой посадник Олегь резанский много тя молить. Слышах, господине, што хочешь ити на Русь, на своего служебника князя Дмитрия Ивановича московского, огрозитися ему хощеши. Ныне, всесветлый царю, приспе время тебе: злата и богатства много наполнися земля Московская, а князь Дмитрий Ивановичь - великий християнин, егда услышить имя твое и гневь твой, то отбежит в далняя стороны, албо в Новгород великий, албо на Двину. Золото московское многое и богатство все будеть вь твоихь рукахь, твоему войску на потребу. Мене зась, раба твоего, Олга Резанского, держава твоя нехай пощадит: я велми устрашу Русь и князя Дмитрия. И еще, царю, молю тя: обадва есмо твои слуги. И я великую обиду маю от того ж великого князя Дмитрия. И гды ему за свою обиду твоим царским именемь погрозилем, он того не дбает, и город Коломну за себе заграбил. Потом, царю, молю тя: дай мне управу".
З тым писанем, выправивши Олегь своего посла к Мамаю, послал другого посла кь Олгерду, князю литовскому, з писмом таким: "Олегь, князь резанский, великому князю литовскому Олгерду радоватися. Ведаю, ижь давно мыслилесь князя московского Дмитрия зогнати, а самь землею московскою владети. Ныне приспель твой час великий бовем царь Мамай идеть на него. Тепер пристанмо до царя Мамая, ведаю, же тобе даст царь Москву зь иншими городами, а мне дасть Коломну, Володимер и Муромль, которыи городы суть моее власти. Уже я послал своего посла кь царю Мамаю зь честью и дарами. Пошли и ты от себе своего кацея, написавши грамоту, якь сам знаешь".
Князь Олгердь, урадовавшися с тото, подяковал князю резанскому. Сам з великими безчисленными дарами послал к Мамаю з таким писанем: "Великий князь Олгердь литовский царю Мамаю великому. Под твою милость прибегаем, присяжникь твой и много тя молить. Слышах, господине, што хочешь казнити своего служебника, московского князя Дмитрия. Того ради молю, царю, великую бовем пакость чинить твоему улуснику князю резанскому Олгу, да и мне покости дееть. Просим абадва, да придеть держава царьствия твоего на отоки сия, и да приидет твое розсмотрение нашея грубости от московского князя Дмитрия".
З тым пославши, мыслили князи резанский и литовский, ижь князь Дмитрий утечеть, а мы с покоемь будем на его княжении сидети, и дарами утолимь Мамая, иж пойдем з руской земли спокойне. И дасть нам ярлык, албо привилей свой на княжение. Тыи сами не знали, што чинили, не помятаючи, же все есть в руках божиих, и кто под ким яму капаеть, той и сам в тую впадеть.
Князь зась Дмитрий ничего о той змове на него князей не ведал. Царь Мамай принял пословь вдячне и дары. Прочитавши их писма и зразумевши речь, частовал послов и отпустил. И кь князю резанскому и кь князю литовскому так отписал: "Дякую вам за дары, и што писалисте ко мне о отчизне руской, подарую вам, толко мне присягните и з войсками своими мене споткайте, где можете. Я вашего на помочь войска не потребую, маю так войска много, которым Иерусалим давный и хотяй яко царство взялбым, толко вы зь своим войском огрозитеся князю Дмитрею при моей обороне. Мне, царю, з подобным царемь битися, а не з Дмитрием моим голдовником. Досыть мне, же мя, як царя, почтите. Ознаймете иншим своим князем: иду к ним с покоем".
Взявши ведомость князь великий московский Дмитрий, ижь Мамай идет на него, ревнуючи Батию, зь гневом барзо зафрасовалси. И ставши перед образом хрестным, над головою его стоянним, упал на колена и з плачем молился, жебы господь богь грехи его простил и избавил землю рускую от безбожного Мамая. Помолившися, послал рихло по брата своего Владимера Андреевича до Боровицы и по всехь князей и воевод своих. И гды приехал брат Владимерь и все князи и воеводы к Москве, взявши князь Дмитрий брата своего Владимера, пошол к преосвещенному митрополиту Киприяну, ознаймил ему о том, ижь безбожный Мамай идеть на нас.
Запытал его митрополить: "Чим, господине, его гневь на себе подвигнулес, чого не далесь?"
Отповедил князь Дмитрий: "Все ведлугь постановеня отцов наших и болше далем ему".
Рекль митрополит: "Жебы той безбожный не опустошил нашей земли, пошли ему дары и дарами его гневь укроти. А если не схочеть, сам его богь укротит. Якь святый Василий великий учинил. Июлиану послал дары, а гды не принял, сам господь богь през мученика Меркулия его убил".
Теды князь Дмитрий, послухавши митрополита, выборного своего и разумного Захарию Тушишина послал зь многим золотом и сребром к Мамаю, придавши к нему двохь толмачовь.
Посланный Захария, гды пришол в Резань и доведался, ижь Олегь резанский и Олгердь литовский, змовившися на князя Дмитрия, поддалися Мамаю, послал зараз таемне кь своему князю Дмитрию, тое ознаймуючи. Што услышавши, князь Дмитрий розгневался и зафрасованный, молился господу богу и просил, жебы его невинности сам он вышний помъстился. Помолившися, знову з братом своим пошол к митрополиту, ознаймил ему о змове на его князя Олга резанского зь Олгердом литовским и, плачючи, рекл: "Согрешилем пред богом, але им ничого не есть винен: не беру ничего ничьего, своим естем доволен княжением".
Отповедил ему митрополит: "Даремная и несправедливая, ижь есть на тебе змова. Не фрасуйся. На бога в своей невинности надейся".
Теды князь Дмитрий, возвергьши на бога печаль свою, порадился зь своими князями и воеводами и послал на сторожу от Мамая крепких своих оружников: Радиона Ржевского, Иякова Андреева Волосатого, Василья Тупина и многих з ними рыцеровь. И казал им усердно стеречи и, под Орду подъежжаючи, языка добывати и правды Мамаевой мысли доведаватися. А сам князь Дмитрий Ивановичь по всей руской земли послал гонцовь зь своими грамотами, жебы все готовы пришли до Коломны на Успение пресвятой богородицы на войну з Мамаем и з татарами. А поневаж сторожи князя Дмитрия забавилися, послал еще на проведки Климента Полянина и Ивана Свесланика, казавши им скоро ворочатися. Тыи стретили Василья Тупина, ведучого языка, который язык сказал князю Дмитрею, ижь Мамай, конечне, идеть на Дмитрия и на Русь, и якь з Мамаем зьедночился Олег, князь резанский, змовившися зь Олгердом литовским, и не спешить - ждеть осени.
Услышавши князь Дмитрий тую певную весть, почал тешитися богом и рекль до брата своего и до всех князей и воевод, укрепляючи ихь: "Гнездо естесь мы великого князя Владимера киевского, который нась вывел зь тьмы безбожности и просветил правдивою вь истенного бога верою. Ревнуймо ж ему! Биймося до смерти за веру святую правдивую з погаными татарами! Господь нам помощник. Не убоимься, что сотворить нам человекь! Хотяй кто нась за веру умреть зь святыми мучениками в небе венець прийметь".
Отповедил князь Владимер Андреевичь: "Брат стренний и все князи! Правдиве так есть, ижь за веру умираючии правдивую от бога заплату приимуть вечную. Готовы естесьмо все на войну з татарами и головы свои за веру святую положити".
Тое услышавши, князь Дмитрий Иванович, ижь все смело готовы на войну, барзо утешился. И ведлугь его росказанья все воиновь множество поспешили и пришли ко князю Дмитрею на Успение пресвятые богородицы, мовячи: "Дай нам, господи, течение совершити за твое святое имя!" Приехали теж тут же князи Белоозерскии с присторожными барзо великими войсками: князь Федор Семенович, князь Семен Михайлович, князь Андрей Скимъский, князь Глеб Коргополский и Цынодовскии, также и Ярославскии пришли князи зь своими силами, князь Андрей Ярославский, князь Роман Проюрожский и князь Левь Курбьский, князь Дмитрей Ростовский и иншии князи. И собралися великия войска вь славном граде Москве.
Князь великий Дмитрей Иванович, взявши брата своего Владимера Андреевича и всехь преславныхь князей руских, пошол з ними к манастырю живоначалной троицы, кь преподобному отцу Сергию, и благословение взял от святые обители.
Просил князя преподобный Сергий, жебы послухал святой литоргии, был бовем день неделный августа 18 дня. По отпусте литоргии просил отець Сергий князя Дмитрея, жебы обедал у нихь. Князь отмовлялся, бо пришла ведомость, ижь поганыи уже зближаются. Отповедал ему старець: "Обед тобе на поспехь будеть. Еще тобе не готовь венець, а иншим многим венцы мученическии готуются". Послухавши, князь Дмитрей вкусил хлеба, а святый Сергий тым часом казал воду святити з мощей святых мученик Фрола и Лавра, того дня святых мученик память была. И вьставши скоро от трапезы, преподобный Сергий покропил князя и все его воинство и дал великому князю кресть Христов - знамение на челе и рекл: "Господь да поможеть тебе на враги". И мовил ему тайно: "Маешь звитяжити врагов твоихь, сколко довлеет твоему господьству".
Князь, подяковавши за благословение преподобному, рекл: "Дай мне, отче, двох воиновь от твоего иноческого полку Пресвета и брата твоего Ослабля, то ты и сам поможешь нам". Сергий преподобный зараз казал тым рицером сведомым наготоватися, и казал им вместо прилбицы схиму зь крестами на голове носити, и отпустил ихь зь князем, мовячи: "Страждете, добрыи воины Христови". Подал тежь великому князю и всем з нимь мир и благословение.
Князь великий Дмитрий веселый пришол к Москве, сказал тое все преосвещенному митрополиту; и заказал ему митрополит, жебы того никому не сказал, што ему тайно рекл преподобный Сергий. А князь никому не сказал.
Гды пришол августа вь дватцать седмый день на память преподобного Пимина, хотел великий князь Дмитрий пойти на безбожного Мамая. Пошол перше в церковь соборную пресвятой богородицы и, ставши пред образом Христовым, пригнувши руки до персей, молился, просячи Христа спаса, абы его грехов не помянул, судил обидящих и возбранил борющих его и дал победу на варваров, востающих на християн. Потом стал пред образом пресвятой богородицы, написанным от святого Луки, и молился, просячи, абы пресвятая богородица, яко заступница християном непостыдная, умолила сына своего и бога, жебы не дал осквернити храмовь своих святых и не погубил християн, але дал звитяжство християном над погаными. Оттоль пошол кь гробу святого чюдотворца Петра, митрополита Киевского. Просил и его, абы архиерея Христа спаса умолил, жебы его овца невредныи сохранил и отгнал и погубил волковь, безбожных варваров, хотячихь овца его поглотити.
Так скончавши молитвы, великий князь поклонился митрополиту. Митрополит зась благословил князя, дал ему знакь победы - кресть святый, и отпустил. И послал митрополить священный соборь с крилошанами в Фроловскии ворота, в Костянтиновскии и в Николскии з крестами святыми и зь образами чюдотворными, абы всехь воиновь благословили на войну. Князь зась великий Димитрий пошол еще в церковь святого архистратига Михаила, где князи лежать. Там помолившися пред образом святого архистратига Михаила, воином скорого помощника, пришол кь гробом князей и рекл: "Прородители наши, истенныи веры святые православные поборницы, если маете дерзновение у бога, помолитеся за нас, потомков ваших, абы нам дал бог над погаными звитязство!"
По молитве вышли з церкви. Княгиня Дмитриева Еудокия и княгиня Володимерова и иных княгинь много со слезами провожали своихь князей. Князь зась Димитрий тамо удержався от слезь, рекл своей княгини: "Жено, не плачь. Если богь за нами, кто на нас".
И так пожегнавши, всел на коня своего выборного, з ним и все князи полетели з Москвы, якь белыи соколы, нарядное войско. Князи теж Белоозерскии особно зь своими полками стройно ехали. Князь великий Дмитрей отпустил брата своего Владимера на Брашево дорогою, бо не вместилося войско все едною дорогою, а сам пошол на Котел. Княгиня зась его зь снохою своею и зь иншими княгинями смотрели на поезд ихь, взышовши на свой высокий золотоверхий терем, и молилися, просячи своему князю от бога помочи на поганыхь татарь, жебы двох сыновь великого князя Дмитрия - Василия и Юрия не пустил вь сиротство.
Князь великий Димитрий взял зь собою десять мужей Сорожан, жебы обачили што будеть деятися и поведали потом в далних землях. И пошол великий князь Димитрий, за ним все князи рускии з великим войском, аж стук стучить, гром гремить по ранней зоре от ихь поезду, якь вина пити весело спешатся. Князь Владимер Андреевичь Москву реку перевезся на красном перевозе в Боровице. Князь великий Димитрий пришол вь суботу на Коломну, на память святого Моисея Мурина, августа. Тут же стретили его многии воеводы з войсками на реце Северской. Архиепископь з духовными и зь крестами стретил в баште городовой и благословил великого князя и всехь з ним. Назавьтрее в неделю велел князь великий всем воеводам з войсками выехати в поле кь Девичю. И стало так великое войско на полях коломенскихь, аж очима зьглянути всего войска не можно было. И поставил великий князь над полками воевод. Себе в полкь принял князей Белоозерских. Правую руку себе учинил брата своего, князя Владимера Андреевича, дал ему Ярославских князей; а левую руку себе учинил князя Глеба Бранского. Передовым зась полк - Дмитрии Всеволож. Коломенокого полку - Микула Василевич. Володимерский воевода - Юрьевский Тимофей Волуевичь. Костромский воевода - Иван Родионович Кувашия. Переяславский воевода - Андреевичь Серкизович. А у князя Владимера воеводы: Данило Велевут, Кононовичь Костянтинь, князь Федорь Елецкий, князь Юрьи Мещерский, князъ Андрей Муромский.
Такь великий князь, спорядивши войско, казал перевозитися Оку реку и приказал всем крепко, жебы, идучи через землю Резанскую, ничого на волос не рушили. И сам, взявши благословение от архиепископа Коломенского, перевезся реку Оку. Оттоль пустил на трое сторожовь, жебы обачилися з татарскими сторожами: Семена Мелика, Игнатия Креня, Фому Тину, Петра Юрьского, Карпа Алексина, Петра Чирикова и иных многих ведомцовь. За ними и сам князь великий Дмитрий зь братом своим поспешал.
Послышавши Олегь, князь резанский, ижь великий князь Дмитрий московский з великими войсками идет против Мамая, почал боятися, из местца на месце переходити. Мыслиль послати до князя литовского Олгерда, лечь не могь, ижь дорога вся заступлена. Дивился отколь князю Дмитрею помочь и смелость повстати на Мамая и на нас двох князей. Сказали ему бояре его, ижь осмь дней уже, як мы слышали, же кулугер именемь Сергий, вь отчине его будучи прозорливый, вооружил его и дал ему на помочь двох калугеров своих. Рекл им Олегь: "Чему мне давно не сказалисте? Пошол бымь к Мамаю, злочестивому царю, пупросил бым, жебы ничого не чинил злого. Беда мне! Згубилем разум свой. И Олгердь, мудрейший от мене, не зрозумел пришлих речей. Богь на нась обоихь поищеть нашей глупости. Великому князю бояся предатися, а до Мамая приставши, буду гонитель на веру православную и на братию, якь Светополка земля пожрет живаго. Молитва прозорливого Сергия князю Димитрию поможет. Так учиню: кому богь поможет, тому присягну".
Олгердь зась, зобрав литвы много, варягь и жмоди и пошол на помочь Мамаю. Пришовши Олгердь кь Одуеву, послышал, же великий князь Димитрий з великими войсками пошол на Мамая и тое, ижь Олегь, князь резанский, убоялся великого князя, стал, задержался у Одуева и рекл: "Ошукалемся, чюжого разуму слухаючи. Николи Литва не была учена князями резанскими. Тепер князь резанский Олегь и мене звюв з разуму и сам згинул. Тут тепер перебудмо, поколь почуемь звитязства князя московского".
В той же чась сыны Олгердовы: Андрей, князь Полоцкий, и Димитрей, князь Бранский, будучи окрещены в православную веру през свою мачеху, княгиню Анну, за што отець ихь Олгердь поганин ненавидил, але богь любил, послышали, ижь великий фрасунок великому князю московскому и всему православному християнству от безбожного Мамая належить, и они фрасовалися. И послал князь Андрей кь брату своему меншему родному Дмитрию буквицу малую, на которой тое было написано: "Ведаешь, брате, же нась откинул от себе отець нашь Олгердь для того, же принялисмо веру православную, але богь нась приняль. Не жалуймо ж и до смерти подвизатися за веру святую. Пойдемо на помочь князю московскому Дмитрею и всему християнству против поганого царя Мамая".
Тое писмо прочитавши от брата своего, князь Дмитрий урадовался и з слезами рекл: "Дай нам, господи, доброе тебе угодное хотение совершити". Потом казал послу: "Мовте брату, ижъ естемь готов з тобою ити з войском зколко маю". - Бо у них войска готовы были для дунайских татарь. - "Треба, - мовить, - нам ити на Сиверь кь Дону, где князь Дмитрий. И так утаемося тоею дорогою от отца".
Рыхло теды обадва князи Олгердовичи, браты, пришли к Северу и, знявшися, радосно привиталися, як Иосифь с Вениамином. Оттоль з войском стройным зараз на Дон пришли, з которого ихь приходу великий князь Дмитрей Московский и зь братом своим, барзо радуючися, похвалил господа бога и, принявши ихь вдячне и чесно, великими ударовал дарами. И рекл имь: "Не для мене сте пришли ко мне, але господь богь, любячи, послал вас к намь на помочь хрестиянству против поган, як Авраам Лоту, так вы нам. А через вась богь поможеть".
Зараз з тоею вестью послал великий князь к Москве, к митрополиту, ознаймуючи, ижь Ольгердовиче, оставивши отца своего, пришли ему на помоч. З чого радуючися, митрополит зь слезами хвалил тоспода бога и приказал день и ноч за великого князя по церквах молити бога, набарзей в Сергиевом манастыре. А княгиня Дмитриева Еудокия давала всякую милостиню, завше до церкви ходила.
Затым великий князь пришол на местъце, названное Березуй, за две албо за три мили Дону, сентябрия пятого дня. Там прибегли два его сторожи - Петрь Готский и Карпь Алексин, и привели языка значного от сыновных царя Мамая. Той язык сказал, ижь царь на Кузмине есть, дожидается к себе князей: Олга Резанского и Алгерда Литовского, а твоего прихода и спотканя не сподевается. Олгь писал к нему, иж за три дни маеть быти на Дону. Спытал его великий князь о силе Мамаевой. Отповедил язык, ижь никто его войска не переличить, барзо великое. Почал думати великий князь зь своим братом и зь князями литовскими: если перевозитись за Дон, чили тут стояти.
Отповедили Алгердовичи: "Сего дня кажемо войску перевозитися за Дон, то никто не погадает назад, а о великом войску поганском не фрасуймося. Богь не в силе человеческой, але в правде благоволить. Ярослав, перевезшися реку, звитяжил Святополка; и прадед твой Александерь Невский, перевезшися реку, короля немецкого звитяжил. Ты, бога призываючи на помоч, тое ж чини. Если и помрем, у бога заплату приимем, тым и войско свое подкрепляй. Не бойся. Витязей маешь много добрых".
Казал теды князь великий войском своим за Дон перевозитися. Тым часом почали вестники прибегати, ознаймуючи, ижь близко уже бегають татаре. Тут же почали збиратися волки стадами, выючи безпристанно, галки и орьлы от устья Дону, кричачи и ждучи битвы, лисицы, брешучи, и иншии звери, на кров чигаючи и на трупы.
Старейшии воины рускии радовалися, неприятелей близко чюючи, а молодшии и иншии унывали, видячи пред очима смерть, которых укрепляли старейшии за смерть дочасную, вечный живот прекладаючи и венцы небесныи, о которых Сергий преподобный предрекл.
Шестой годины на день пришол Семен Мелик зь своею дружиною, за которым гнали татарове ажь до полковь руских, которыи их отогнали.
Обачивши татарове множество полковь рускихь оповедили царю Мамаю, ижь князи рускии ополчившися стоять при Дону. Царь з гневомь крикнул: "Так, моя сила! Если сих не побию, якь маю вернутися вь свою землю!?" И казал всему войску своему справитися.
Меликь зась сказал великому князю, иж на Гусин бродь перешли уже за единоч, заутра придуть на Прадву. А ты, великий княже, сегодня справь войско, жебы не поспешили поганцы. Зараз теды великий князь Дмитрий Иванович з братом своим, князем Владимером Андреевичомь, и зь князями литовскими: Андреемь и Дмитриемь Олъгердовичами, почали справовати и шиковати през годин шесть. Особливе з Литовское земли Дмитрий Боброк, родом з земли Волынской, барзо нарядне своих ушиковал и порядне. Князь великий зь братом своим и зь Алгердовичами и з иншими князями, взышовши на высокое место, обачиль все хорогвы войска християнского и все войско ихь рядне вь зъброях и в прилбицах, от золота светящихся, и порядне ушикованое на войну охочих рицаров, и богу молячихся о победе на враги, удивился и урадовался. Также и князи литовскии почудилися и рекли: "Подобно тое войско царя македонского войску. Так великое, якь пред нами не бывало!"
И зседши, великий князь пал на коленах пред образом Христовым, написанном на хорогве чарной болшого полку, и помолился, мовячи: "Владыко господи, призри на нас, рабовь твоих, кровию твоею иокупленых! Обрати лице твое на нечестивых варварь и даж нам на них победу молитвами пресвятой богородицы и руского светителя Петра!"
По молитве всел на коня и з князями ездити почал по полкахь, кождому сам мовячи: "Братия моя милая, сынове хрестиянстии! Приспел чась вашего подвига. Мужайтеся! Станте крепко на неприятеля, который уже на реце Непрадве близко! Господь силен, во брани господь заступник нашь, богь Ияковль! Уповайте на бога. Мирь вам его з нами заутра!"
Обачюся тое мовивши, отпустил брата своего Владимера уверхь по Дону в дубраву, жебы его полкь утаился. Дал ему годных рыцеровь своего двора и отпустил тежь з ним сведомого своего воеводу Димитрия Волынского. На ночь Рождества пресвятой богородицы, ночи тогды светлый, и теплота была.
Дмитрий Волынский взял самого толко великого юнязя. Выехал з ним в поле Куликово в ночи и рекл: "Спробую своей приметы". И стал посреде обоих войск, руских и татарских, почал слухати на полк татарский обернувшися. Послышал стук велик, якь торгь, збираючися, албо город будуючися. Назаде их - волки, выючии грозно. По правой стороне их - вороны, кричачии. И стался страх и крик великий пътатствь. Вороны, якь горы, летали против по реце Непрадве, а гуси и лебеде, крылми плещучи, незвычайную грозу позавали.
Рекл великий князь Волынцу: "Слышу, брате, великая гроза есть". Отповедил Волынець: "Призываюся, великий княже!"
Князь знову вернулся на полкъ руский. "Што слышати?" - Спытал Волынець. "Што слышно? - Рекл князь. - Не слыхать ничого, толко видялем много зарей огненных, збираючихся". Рекль Волынець: "Огни - добрый знак. Призывай бога з верою". И знову рекл: "Еще есть примета". И зсевши Волынец з коня, поникь на землю, приклонивь ухо правое и, долго лежавши, вьстал и поникь. Князь великий спытал его: "Што есть, брате?" Он не хотел сказати, але примушен от князя сказал: "Едно есть тобе пожитечно, а другое скорбно. Слышалем землю, плачучючююся на двое: една сторона, якь неякая жона, плакала горко поганским голосомь сыновь своихь, а другая сторона, якь неякая панна, якь свирель, жалосно плачевным голосом. Зь тоеи приметы я познаваю, ижь божиею силою и помочью святых мученик Бориса и Глеба звитяжишь поганов, але будет многое падение войска християнского".
Услышавши тое, великий князь заплакал и рекль: "Нехай будуть звитязства господнии". Мовил Волынець: "Не кажи того никому, ни брату своему. Заутра кажи на коне седати, милости бога и святых его и крестом - оружием непобедьмым огорожатися на противных".
Тоеи жь ночи неякий синглит, именемь Фома Кацей, поставлен сторожемь от великого князя на руначеру (непонятное слово; возможно, надо читать: "на реку на Черу") Михайлове для мужества его, на крепкой сторожи от поган видел на высокости оболок, якь полки неякии от востоку, барзо от полуденной зась стороны пришли два младенцы светлыи, маючи свечи и мечи острыи в руках, - которыи были мученики Борись и Глеб, - и рекли полковником восточным поганским: "Кто вам казал потребляти нашу отчизну, которую нам господь даровал?" И почали их сечи младенцы мечами, и не един от них не избыл целый. Назавтрее сказал тое видение самому князю. А князь заказал ему, жебы никому не поведал. Сам зась великий князь, поднесши руки и очи на небо, почал з плачем молитися: "Господи, молитвами святых мученикь Бориса и Глеба, поможи мне якь Моисею на Амалика, якь Ярославу на Святополка и якь прадеду моему Александру не хвалящогося короля немецкого разорити его отчество! Поможи нам, християном, твоимь рабомь поганым, блюзнячих тя!"
Так помолившися поехал к полъком.
В празникь Рождества пресвятой богородицы, третей годины на день справившися, почали обои войска трубити на войну. Рускии трубы гримели, а татарскии якь онемели. Еще не зышлися з собою, бо мъгла была, а великий князь Димитрий, ездячи на своемь выборном коне, укреплял свое войско и мовиль зь слезами: "Не страшетеся, за святые церкви и за веру християнскую и за отчизну милую голов своихь класти не щадете!"
Так укрепивши, подехал под свою чорную короговь и, зьсевши зь своего коня, зложил з себе царскую одежду, вьзсел на иншого коня и вь иншую одежду одеявся. А свою одежду вложил на своего любимаго Михаила Бренина и коня своего дал ему и свою корогов рыделю казал над нимь возити, под которою той Михайло за своего князя был и забитый. А сам князь великий, вынявши зь запазухи свой кресть, в котором была часть животворящего древа, рекл: "В тебе, кресте святый, остатняя моя надея. Якь помоглесь Костянтину звитяжити враги християнския, так и нам поможи звитяжити поганого Мамая и его всю силу".
Того ж часу пришло писане от преподабного Сергия, в которомь тое написано: "Великому князю Димитрею Ивановичу и всем княземь руским и всему православному воинству мир и благословение!" Дал тежь посланець великому князю хлеб пресвятые богородицы от игумена Сергия.
Тым все писаниемь утешившися, потвердилися на войну. А великий князь, поцеловавши посланца, взял хлеб святый и рекл: "О великое имя пресвятыя троицы! Пресвятая богородица, помогай намь на противных молитвами преподобного Сергия и спаси нас!" И взявши свое копие и палицу свою железную, сам вперед хотел скочити на погановь, але богатыри его рускии удержали, мовячи: "Негодитъся тобе вперед битися, але особно смотрети, стоячи на битву, полку и уважати, где показатися. Коли ты где поденешся, што и по нас будеть? Мы готовы головы свои покладати, а ты по нась память будешь творити и впишешь вь книги на память потомным веком".
Князь, заплакавши, рекл: "В земной чести я естемь пред всеми вами почтен. Нехай же вперед вась голову положу и вперед вась венець от Христа прииму; благая от господа принялем, злых не стерплю".
Затым передовыи полки почали сходитися з татарами. Первое полкь проводил Дмитрий Всеволожь и Володимерь, брат его. Правою рукою ишол Микула Васильевич з коломничами и зь иными князями.
А поганыи татаре ишли обоими руками, бо не было им где ростягнутися. А царь безбожный Мамай зь трома своими князями взышол на местце смотрети кровопролития. Затым выехал з полку татарьского татарин, на имя Челебей, на герць, якь давный Голиадь. Того обачивши чернець Сергиевь Пересвет, з полку Владимера Всеволожа, рекль: "Сей татарин хочеть себе противного герцовника. Я з нимь хочю видитися и ударитися и восприяти венец царствия". Мел на своей прилбицы схиму зь крестомь. Потом рекль: "Простете мя и благословите. И ты, брате мой, прости и благослови и молися за мене". Рекли все: "Богь тебе да простит и благословит и поможет тебе молитвами святого Сергия".
И так ударилися. Обадва, з коней попадавши, померли.
Затым, крикнувши все войска рускии: "С нами богь!" и знову: "Боже християнский, поможи нам на враги!", а татаре крикнули: "О господь Магаметь!" и зышовшися почали крепко битися. Зь обоих сторон лиеться кров богатырская под седлами окованными, котятся прилбицы золотыи под ноги конскии, за прилбицами - и головы богатырскии, а татарскии вьдвое того падают на поли Куликове, в тесном месте межи Доном и Мечею. Льются реки кровавыи от множества побитыхь, шабли блискают, якь блискавица, а копии, якь гром, ломаючися трищать. От третей годины ажь до шестой билися. Там в три годины безчисленное мнозство строеня розумного божияго побито. От шестой зась годины почали татаре одолевати, а християне изнемогати: много храбрых богатырей руских, и молодыи зацное, побито. Многии сыны рускии коискими копытами татарскими потерты, и самаго князя великого Димитрия ранено, ажь нуждею, схилившися з коня, пошол з побоища. Един верный самовидець от полку Владимера Андреевича поведал, ижь видел шостой годины над великим княземь небо отворенное, з которого вышол облак, якь ранная заря, низко держачися. Той облакь - полнь рукь человеческих; кождая рука держала оружие. Тыи руки спустилися над головы християнскии на оборону: уже бовемь отвсюль обышли татарове християн.
Обачивши з дубровы, в которой на засадце седел князь Владимерь Андреевич, ижь барзо много християн побито и звитяжають татаре, не могучи болше братий своих православных убиваня терпети, рекль Дмитрею Волынскому: "Што за корысть тут болше стояти! Наши до конца погибають. Даймо имь помочь, хотя и сами з ними головы положим!"
Рекль Волынский: "Беда, вижу, велика. Але еще не час нам ити, бо кто не в свой час починаеть што - шкоду относить. Потривай мало, а бога призывайте. В осмую годину будеть ласка божия и помочь християном".
Владимерь почал молитися, просячи господа бога о милосердие и о помочь на поганых. А в полку его сыны рускии плакали, видячи братий и друзей своих от татар барзо много погибаючих, и сами порывалися на их оборону, якь на чашу вина. Волынець им еще боронил, мовячи: "Пождете, будеть ваш час!"
Вь осмую теды годину дунув ветер полудневый ззаду ихь, тогды Волынець великим голосом крикнул: "Княже Владимере, пришол час!" И рекл: "Братия милая, дерзайте! Сила божия помогаеть намь".
Богатыри зась рускии вышли з дубровы и кинулися на татар, якь ясныи соколы на журавлевь. Татаре, обачивши знагла много полковь руских, зьтривожилися, крикнувши, же Русь мудра: молодших вперед на нас выправили, а се самыи богатыририцери зсадскии идут. И почали татаре уступовати. А рускии полки ихь погнали помочью святых мученикь Бориса и Глеба и секли утекаючих поган. Татарове, утекаючи, волали: "Беда, беда тебе, нечестивый Мамаю!"
Рускии, бога призываючи, без числа татаров побивали, бо нельзя имь было от Руси утекати, же коней мели потомленых. А Мамай, видячи свою беду, почал призывати своих богов: Перуна, Савата, Ираклия, Гурга и великого своего помощника Махмета. Не маючи от них себе помочи, свою голову почал уносити, видячи новых людей руских, крепко секучих татаров. Побегь зь четырма своими мужами. За ними погналися рускии воины, але ижь их не догнали, ижь кони Мамаевы добрыи были и непотомлены. А татаров побитыхь помощию святых мученикь Бориса и Глеба, якь в видении видел предреченный Фома Кацей, по обоих сторонах реки Непрадвы безчисленое множьство лежало. Мало их з Мамаем утекло.
Такь рускии войска, звитяживши татар, вернулися кождый под свою корогов, а князь Владимерь Андреевичь стал под корогвою чорною и не нашол брата своего великого князя Димитрия Ивановича под его корогвою, толко князей Олгердовичовь, казал великую трубу трубити на радость. И за годину, не дождавшися брата, пытал у войску, кто бы видел албо слышал о великом князю.
Рекли князи литовскии: "Мы сподеваемся, ижь жив гдесь, але ранен барзо". И инший рекл: "Я его видел пятой годины крепко з татарами биючого". Другий рекл: "Я после того виделем его зь четырма биючогося татарами, который барзо на него напирали". Потом един молодый навасилский князь Стефан поведел: "Я пред твоим, княже, приходом виделем великого князя, идучого пешого з побоища, барзо раненого, але не моглем ему помочи, бо за мною три татарины гналися".
Рекль князь Владимер: "Пошукайте, братия! Кто знайдеть моего брата, великого князя, живого, той будет у нас первый честью". Скочили теды искати. И едны наехали Михаила Андреевича Бренника, вь одежды великого князя убитого. Другии наехали князя Феодора Семеновича Белоозерского и розумели, ижь великий князь, бо был ему подобен. А два - Феодорь Саборь и Григорий Холопищев - на правую сторону к дуброве скочили и, мало зьехавши з побоища, наехали великого князя Димитрия велми раненаго, отдыхаючого под тению березовою. И зпавши з коней, поклонилися ему. И зараз Сабор знову к войску скочил и сказал князю Владимеру: "Великий князь Дмитрей Иванович живь и царствуеть!"
З тоей новины все князи и воеводы, урадовавшися, скочили зараз на конех и, прибегщи, упали на ногах его и мовили: "Радуйся, давный Ярославе! Радуйся, новый Александре, светило земли Руской, звитяжцо врагов!"
Великий зась князь ледве промолвил: "Скажите, братия, што деется?" Рекль князь Владимерь: "Милостию божиею и пресвятыя богородицы и молитвами святых мученикь Бориса и Глеба, сродниковь наших, так же святителя Петра и нашего вооружителя Сергия звитяжены суть враги наши, а мы целы".
Урадовавшися великий князь рекл: "Сей день - его же сотвори господь бог - возрадуемъся и возвеличимъся вонь. Хвалю тя, господи боже, и уповаю на тя вовеки!"
Потом всел на коня великий князь Димитрий, поехал на побоище, обачил много руских побитых, але четверако болшь поганых татаров лежачих. И рекль Волынцу: "Правдивая твоя примета. Годен естесь завше быти воеводою".
И почал великий князь зь князями и зь воеводами ездити по всемь побоищу. Наехаль местъце, где лежали осмь князей забитых белоозерскихь, один за другого положеных. Тут же близко лежить и Микула Васильевичь. Плакал над ними великий князь и мовил: "Братия моя, князи и сынове рускии! Если маете у бога дерзновение, пострадавши за веру Христову, помолитеся за нась!" Далей едучи наехал своего наперсника - Михаила Андреевича Бренника, подле его - сторожа Семена Мелика и Тимофея Волуевича убиенных. Заплакавши, рекл: "Любимая моя братия, кто так может за пана умерти, як любимый мой слуга Бренникь в моемь наряди вместо мене, за мене поехавши, на смерть есть забитый?" Знову рекл: "О крепкий нашь сторожу Мелику! Нашее целости стерегучи, за нас голову свою положилесь". Далей поехал, наехал чернца Пересвета и подле его значного богатыря, албо рыцара, Григория Капустина. И рекль до своих: "Смотрете, братия, нашего починалника Пересвета, той бовемь звитяжил подобного себе рыцера татарина, от которого всемь было пити горкую чашу". Затым росказал князь великий трубети вь трубу выборную на собране войскь. И такое трубене собралися все, звитязства песнь спеваючи.
А гды собралися войски, ставши, великий князь з радостию почал мовити: "Князи рускии, бояре метныи, воеводы силныи и сынове всей земли Руской! Вам подобаеть так же служити и далей, а мне з вашей службы тешитися. А скоро мене приведеть богь на мою столицу, буду всехь вась годными дары даровати. Теперь кождый своих похавайте, жебы тела християнскии не были на прокормь зверемь и пьтахомь".
И стоял великий князь осмь дней за Доном, доколь порозбирали тела християнския от поганскихь и похоронили, а поганскии покинули зверемь на покармь.
Потом рекл великий князь: "Зличете, колка у кого воевод". Отповедил Григорей Александровичь, московский боярин: "У нас сорока боярь болших московских нет, а дватцати князей белоозерских и тринадцати бояровь, посадников новгородцких, и четыре десяти бояриновь серпуховскихь, дватцати боляринов переясловскихь, а дватцати пяти боляриновь костромских, тритцать пять боляринов владимерских, осмь боляриновь суздалских, чтыри десят бояринов муромскихь, тритцать боляринов ростовских, дватцать пять боляринов дмитровских, шездесят боляриновь зьвногородских, пятнатцать боляринов углицкихь. А всего войска дружины згинуло полтретья ста тысяч. И помиловал богь землю Рускую: осталося всей дружины войска сорокь тысячей и пять".
Воздохнувши рекл: "Братия, князи, воеводы, бояре и все рыцери и молодыи сынове рускии, межи Дономь и Днепром, на Куликове поле, за землю Рускую и за веру християнскую побитыи! Простите нась, а вам да будеть вечная память и венець живота вечного!"
Тое вырекши, великий князь Дмитрий Ивановичь з позасталыми князями, з болярами, з воеводами и з войском всемь зь славным звитязством пошол на свою столицу к Москве.
Безбожный засъ царь татарский, Мамай, з побоища побегши, прибег до городу, над моремь лежачого, Кафы. Там затаил имя свое, але познаный забитый зостал от фрягь. Зле живот скончил.
Услышавши тое все, Олгердь, князь литовский, иж великий князь Дмитрий звитяжил Мамая, вернулся с соромом великимь назадь, Олегь тежь, резанский князь, также, впавши вь фрасунок великий, зле свой животъ скончил. Обратися болезнь его на главу его и впадеся вь яму, юже садела.
| ВВЕРХ
|
|
